Столетье, лучшее для историка

     Мне достаточно трудно представить себе кого-нибудь из высокопросвещенных своих знакомых (дедушки нет в живых…), прогуливаясь с которым я бы слышал следующее:
     – Вот здесь нашли тело Распутина.
     – А вот здесь останавливался Наполеон.
     Или:
     – Вот видишь горку, за ней роща, вот оттуда, когда мы уже отступали, выскочил Денис Давыдов и своими ошеломительными действиями вдохновил наше уставшее войско…
     В Армении подобные вещи знает, кажется, каждый. Такое впечатление, что в Армении нет начала истории – она была всегда. И за свое вечное существование она освятила каждый камень и каждый шаг. Наверно, нет такой деревни, которая не была бы во время оно столицей древнего государства, нет холма, около которого не разыгралась бы решительная битва, нет камня, не политого кровью, и нет человека, которому бы это было безразлично.
     – Андрей, посмотри, во-он та гора, видишь? А рядом другая… Вот между ними Андраник встретил турок и остановил их, и они повернули обратно.
     – Вот видишь трубу? А рядом с ней длинное здание. Это ТЭЦ. Построена несколько лет назад. Раньше тут жили молокане.
     – А вот тут Пушкин встретил арбу с Грибоедом…
     И так без конца. Это мне говорили шоферы и писатели, повара и партийные работники, взрослые и дети.
     И не было дома, где бы я не видел одну толстую синюю книгу с тремя красивыми уверенными буквами на обложке – ЛЕО. Я видел ее в тех домах, где, в общем, книг не держат, – тот или другой из трех синих томов ЛЕО.
     Лео – историк, написавший трехтомную историю Армении.
     Как мне объясняли специалисты, Лео – замечательный историк. И очень популярный. Как ваш Карамзин или Соловьев.
     Я спрашиваю русских:
     – Вы читали Карамзина?
     – Ну, а вот недавно переиздали Соловьева, читали?
     Вряд ли я найду том Соловьева у шофера или прораба строительных работ. У писателей-то в лучшем случае у одного из десяти.
     Я, например, не читал.
     А Лео читают и читают. Всюду Лео. Читают так же добросовестно, как он писал. А он писал и писал и ничего другого в жизни не знал, с утра до вечера он писал, каждый день и всю свою жизнь. К старости он ослеп. Но он хотел написать свой шедевр, последний. Он просил у дочери перо, бумагу и чернила.
     И, слепой, писал с утра до вечера.
     И написал.
     И умер.
     Только дочка, оказывается, ставила слепому чернильницу без чернил, чтобы он не пачкал.
     А он и не заметил.
     Такая легенда.
     Господи, что он написал?!